Самодержавие для Достоевского - не единоличное правление царя, но его правление в единстве с народом, по сути, вид народного самоуправления, ведь царь - глава народа: "Да народ наш ... , коли раздастся великое слово царя, то весь пойдёт, всей своей стомиллионной массой, и сделает всё, что может сделать этакая стомиллионная масса, одушевлённая одним порывом и в согласии, как един человек" [3, т. XXV, с. 10] (Дневник писателя, 1877).
Сила самодержавия - в единстве царя с верующим православным народом: "У нас, русских, есть, конечно, две страшные силы, стоящие всех остальных во всем мире, - это всецелость и духовная нераздельность миллионов народа нашего и теснейшее единение его с монархом" [3, т. XXV, с. 9] (Дневник писателя, 1877).
Царь - это то отеческое начало, которое в развитии своём может объединить раздробленный разными враждебными силами народ, и тогда составится из отдельных людей, кружков, обществ, сословий единое Отечество: "Это дети царёвы, дети заправские, настоящие, родные, а царь их отец. . тут идея, глубокая и оригинальнейшая, тут организм, живой и могучий, организм народа, слиянного с своим царём воедино. Идея же эта есть сила. Создалась эта сила веками, особенно последними, страшными для народа двумя веками, которые мы столь восхваляем за европейское просвещение наше, забыв, что это просвещение обеспечено было нам ещё два века назад крепостной кабалой и крестным страданием народа русского, нам служившего. Вот и ждал народ освободителя своего и дождался, - ну так как же они не настоящие, не заправские дети его? ... Для народа царь есть воплощение его самого, всей его идеи, надежд и верований его" [3, т. XXVII, с. 21] (Дневник писателя, 1881).
По Ф. М. Достоевскому, идея русского самодержавия установилась со времён Крещения Руси, и Пётр I не смог или не посмел разрушить её до конца: "Но наша европейская слава произошла вовсе не от петровской реформы (иначе надо бы было сузить всю реформу на технические заимствования, которые могло бы сделать и Московское царство) - а именно от древ-ненародного русского взгляда на власть царскую (как неограниченного повелителя), - власть, на которую не посягнул Пётр, ввиду уж слишком явной для себя же невыгоды, и которая изумила Европу и мир своею силою и целокупностью (последнее проявление этой силы - освобождение крестьян по одному лишь царскому слову)" [3, т. XXI, с. 268] (Записи 1872-1875).
При Александре II, по убеждению Ф. М. Достоевского, исконное самодержавие стало постепенно восстанавливаться,
и начинается "завершение двухсотлетнего периода нашего разврата и наших страданий" [3, т. XXII, с. 107] (Дневник писателя, 1876): "Все реформы нынешнего царствования суть прямая противоположность (по существу) реформам Петра Великого и упразднение их во всех пунктах. Освобождение народа есть, например, прямая противоположность взгляду Петра (закрепившего народ) на русский народ как на матерьял, платящий подати, деньгами и повинностями, и не более. . Нынешнее царствование решительно можно считать началом конца петербургского периода (столь длинного) русской истории. (Задыхание России в тесных петровских рамках)" [3, т. XXI, с. 268] (Записи 1872-1875).
Со своей стороны, Александр II и его семья, включая в особенности великого князя Александра Александровича, будущего императора Александра III, высоко ценили искреннюю преданность Ф. М. Достоевского и "самодержавное" направление его творчества. Писатель получал от наследника престола денежную поддержку в трудных жизненных обстоятельствах. В письме от 28 января 1872 г. он выразил цесаревичу "чувство беспредельной преданности" [3, т. XIX, кн. 1, с. 226].
Впрочем, и к современному состоянию самодержавия, как и Православия, и народа, писатель относился не только с почитанием, но и критически, указывая на недостатки, опасные для будущего России.
Так, узнав о первом покушении на Александра II, совершенном Д. В. Каракозовым 4 апреля 1866 г., Ф. М. Достоевский в письме М. Н. Каткову 25 апреля 1866 г. указывает на прослойку высших чиновников, пытающихся разорвать единство царя и народа, то есть разрушить русское самодержавие, основанное на любви и свободе: "Но знаете, что говорят некоторые? Они говорят, что 4-е апреля математически доказало могучее, чрезвычайное, святое единение царя с народом. А при таком единении могло бы быть гораздо более доверия к народу и к обществу в некоторых правительственных лицах.
А между тем со страхом ожидают теперь стеснения слова, мысли. Ждут канцелярской опеки. А как бороться с нигилизмом без свободы слова?" [4, т. 15, с. 283].
Писатель считал, что со времён Петра I русское самодержавие во всём своём иерархическом строении заразилось губительным стремлением перенимать образ жизни и мировоззрение Запада. Самая главная из навеянных с Запада болезней -увлечение европейским атеизмом как видом богоборчества. Эта болезнь побеждает при отрыве высшего образованного общества от народа: "Русские европейцы неминуемо атеисты, пока оторваны от народа. Это самое существенное и важное последствие реформы Петра" [3, т. XXI, с. 266] (Записи 1872-1875).
Развитие этой болезни может вызвать потрясение самодержавной государственности, но не полное её уничтожение: "Если власть изменит Православию, то народ выберет другую" [3, т. XXI, с. 266] (Записи 1872-1875).
Итоговое отношение Ф. М. Достоевского к современному царскому самодержавию выразилось в словах: "Я, как и Пушкин, слуга царю, потому что дети его, народ его не погнушаются слугой царёвым. Ещё больше буду слуга ему, когда он действительно поверит, что народ ему дети. Что-то очень уж долго не верит" [3, т. XXVII, с. 86] (Заметки к "Дневнику писателя", 1881).
(...)
Несмотря на частные недостатки отечественного государственного развития, Ф. М. Достоевский верил в высшее предназначение русского самодержавия: быть Третьим и Последним Римом, расширяющим и укрепляющим свои границы ради спасения верных Богу народов вплоть до Конца Света. По мнению писателя, это богоданное предназначение всё время исправляет путь России, так что даже нелюбимый им Пётр Первый, открыв страну всему миру, создал условия для небывалого ранее мощного расширения её державных границ и влияния: "через реформу Петра произошло расширение прежней же нашей идеи, русской московской идеи, получилось умножившееся и усиленное понимание её: мы сознали тем самым всемирное назначение наше" [3, т. XXIII, с. 46-47] (Дневник писателя, 1876).
И даже нелюбимый писателем Петербург в этом поступательном развитии оказывается единым целым с Москвой: "Душа была единая и не только в этих двух городах, но в двух городах и во всей России вместе, так, что везде по всей России в каждом месте была вся Россия____Москва ещё третьим Римом не была, а между тем должно же исполниться пророчество, потому что "четвёртого Рима не будет", а без Рима мир не обойдётся. А Петербург теперь больше чем когда-нибудь вместе с Москвой заодно" [3, т. XXIII, с. 6-7] (Дневник писателя, 1876).
Важнейшие шаги к осуществлению мировой власти России как Третьего и последнего Рима совершаются, по убеждению Ф. М. Достоевского, в ходе начавшейся в 1877 году войны с Турцией: теперь должны быть освобождены православные народы, прежде всего славяне, и былая столица Второго Рима - Константинополь - должна войти в состав России вместе с проливами. Такова суть "восточного вопроса", приведшего к войне, а решение этого вопроса открывает возможности для всемирного расширения русской державы: "Восточный вопрос есть исконная идея Московского царства, которую Пётр Великий признал в высшей степени и, оставляя Москву, перенёс с собой в Петербург. Пётр в высшей степени понимал её органическую связь с русским государством и с русской душой. Вот почему идея не только не умерла в Петербурге, но прямо признана была как бы русским назначением всеми преемниками Петра. Вот почему её нельзя оставить и нельзя ей изменить. Оставить славянскую идею и отбросить без разрешения задачу о судьбах восточного христианства (МБ. сущность Восточного вопроса) - значит всё равно что сломать и вдребезги разбить всю Россию, а на место её выдумать что-нибудь новое, но только уже совсем не Россию" [3, т. XXVI, с. 30) (Дневник писателя, 1877).
Согласно русской православной историософии Второй Рим пал во грехах своих под натиском османов, и поэтому отвоёванный Константинополь должен, по убеждению Ф. М. Достоевского, войти в состав русского Третьего Рима без восстановления своего столичного достоинства и без предоставления его под управление грекам или кому бы то ни было ещё: "Константинополь должен быть наш, завоёван нами, русскими, у турок и остаться нашим навеки. ... Константинополь есть центр восточного мира, а духовный центр восточного мира и глава его есть Россия" [3, т. XXVI, с. 83-84] (Дневник писателя, 1877).
~•——————————————————•~
Моторин А.В. ДОСТОЕВСКИЙ О РУССКОМ САМОДЕРЖАВИИ. Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Русская филология. 2021;(3) - с. 81-88.
https://matveychev-oleg.livejournal.com/13592183.html
procinntin
selvomatu77
lj_matveychev_oleg