Я прощаю тебе твой уход и молчанье
в сети.
И твои поцелуи по принципу "просто
от скуки"...
Я тебя отпускаю, как шарик воздушный, - лети!
(Было трудно когда-то разжать онемевшие руки...)
Я прощаю твой взгляд - холоднее Альпийских вершин.
Но не дай тебе Бог через время моей стать мишенью...
Я надеюсь, что ты всё обдумал и твёрдо решил.
Я не гордая, нет. Я любила. А это страшнее...
Рассказывали часто старики: на соловьином берегу реки водилось раньше всякое такое. То пели на французском осетры, то по ночам косматые костры, то мёртвые, не обретя покоя, играли в салки или вон в лапту. То тракторист вернулся, весь в поту, за три недели не сказал ни слова, то хлеб внезапно кончился в ларьке, поскольку мельник спал на потолке, обдумывал карьеру птицелова.
Пытались разобраться. Это факт. Нашли в реке огромный саркофаг, нездешний, серебристого металла. Брат кузнеца (учёный старший брат) изрёк, что перед нами аппарат. Космический. Изрядно помотало. Не кот наплакал, не комар чихнул. В сельпо мгновенно раскупили хну — на случай неожиданных вторжений. Вот прилетят — а мы красивы все. Хлеб-соль вам, хороводы на десерт. Нисколько не потерпим возражений.
Рассказывали часто мудрецы, которые годились нам в отцы: у речки летом было аномально. Мангал сельчан немного напрягал, он вел себя как варвар или галл. По-идиотски он шутил. И сально. Когда на берег вылез водяной — достал со дна зелёное вино, потребовал русалок и валюту. Взашей прогнали. Вероятно, зря. А вышли тридцать три богатыря — село не удивилось абсолютно. Молчал эфир, молчали небеса. Осётр нежно пел: комси комса. Ни марсиан, ни Ктулху, ни Сварога. Нелепое осутствие комет.
Схватили ящик, отнесли в цветмет. Туда ему и самая дорога.
Сейчас у нас покой и тишина. У тракториста добрая жена, благоухает в чайнике мелисса. Патруль проверил: никого нигде. Лишь лодочка качнулась на воде, и кто-то в камышах зашевелился.
Мальчик, не терпящий возражений,
смотрит в глаза мне и ждёт ответа...
Я представляю себя мишенью,
Мячиком, брошенным в это лето.
Мальчик не знает, что я устала
От иноземных прекрасных принцев.
Что мне и лет-то уже не мало,
Что я с трудом вспоминаю лица...
Мальчику кажется - я готова.
Мальчику кажется - я простая...
Он так старательно ищет слово-
То, от которого я растаю...
В мой дом постучали. Сказал я: «Войдите».
Старик на пороге - в лохмотья одетый.
- Ты кто? – говорю.
- Я твой ангел-хранитель.
Я слыхивал много про все твои беды.
- Проваливай к черту! Плевать, что ты босый!
Я не подаю ни на хлеб, ни на воду!
А он мне в ответ: «Да, вернется, не бойся,
Сама прибежит, не пройдет и полгода».
Я замер, кольнуло у левого бока:
«Откуда ты знаешь об этом, убогий?
А он подмигнул мне: «Убогий – от Бога!
А Богу известны все наши дороги.
Ты матери чаще звонил бы, а то ведь,
Она до весны не дотянет двух суток.
И надо бы как-то отца подготовить
К тому, чтобы он не лишился рассудка.
Впервые в коленях почувствовал дрожь я,
Схватил старика за грудки, обезумев.
«Нельзя изменить, есть на все воля Божья, -
Хрипел он чуть слышно сквозь черные зубы.
Я сел у камина, налил ему выпить
И хлеб покромсал и кусок буженины.
Он ел, не спеша, а потом руки вытер
О черные с блеском от грязи штанины.
И вышел за дверь, но я вслед ему крикнул:
«Я думал, что ангелов делают белых!
И, если ты ангел, то где твои крылья?»
Старик усмехнулся: «Я отдал тебе их».
Жизнь - это процесс прохождения по многовекторной сети. Древние её называли Меркабой.
Если люди видят только одновекторный путь или, в лучшем случае, один утешительный и ещё один вероятный, то жизнь, подсовывая разные варианты узлов сети, ставит таких людей в тупик и они начинают злиться. Ну не понимают, что происходит, а хочется ясности. Западное мировоззрение именно в таком положении давно уже находится.
Восточное мировоззрение просто созерцает сеть и сидит на обочине, точнее сидело, но успело отсидеть задницу и пытается вписаться в западный вариант жизнеопределения. У них на востоке интересная форма развития - копирования и доведения копий до совершенства, а чтобы как-то задрапировать это, изобрели философию созерцания и проплывания врага, который убился сам, не дождавшись соперника. То есть, вся сеть как бы в их власти, хотя владеть не очень хочется. Отвечать, не дай бог, придётся за инициативу.
Россия не запад и не восток. Она стержень, удерживающий всю систему.Мы нашу жизнь воспринимаем творчески, с большой долей интуиции, что позволяет купаться в этой сети на волнах " и да, и нет", то есть, неопределённости, выстраивая свои связи и пути, мало поддающиеся узколинейной логике. Наше мировоззрение парадоксальное, а что это такое научный мир пытается докопаться только сейчас, обозвав это квантовой физикой.
Сорок, а Тебе сорок. Почти. Или это мне все пятнадцать…
Пора бы тебе заиметь собаку, тумбочку возле кровати.
Жевать не детский, а взрослый орбит, не улыбаться,
По сотому кругу смотря сериалы, а плакать. Хватит
Откладывать деньги и тратить их на зефир в шоколаде,
Купаться в холодном море. Верить в русалок — ложь все.
И юбки пора одевать. И пора разбираться в помаде.
Вот спросят — а ты не знаешь. Позору не оберешься.
Пора называть себе цену. Вслух. Чтобы знали, с кем дело.
И чтобы не даром. Чтоб сто поцелуев. Чтоб розы под двери.
Построить свой маленький трон, говорить, что ты королева.
Не важно, что бред, зато хоть кто-то, но верит.
Тебе только сорок. Будет. Лет через тридцать твой поезд…
Купи себе мусорник — пол в мандариновой шкурке.
Пора одеваться зимой, мотать поясницу в собачий пояс,
Купить молоко. Добавлять его в кофе, варимый в турке.
Тебе… да и мне… нам почти что по сорок. Так странно.
А мои ровесники ходят в ободранных кедах, в ситцевых платьях.
А твои покупают свечи, аромолампы, несут их в ванны.
А тебе только сорок. Без тумбочки возле кровати.
Есть люди по природе своей холодные, не способные чувствовать, сопереживать, любить. А бывают люди с душевной выправкой, у которых с виду всегда все легко, все хорошо, не смотря ни на что, которые никогда не ноют и улыбаются так, что все вокруг завидуют их везению и счастью. И только Бог знает, как у них внутри болит…
1.
Теперь мы будем играть по другим правилам:
под нами киты, океаны и крошечная Австралия,
и ты стоишь — лёгкая, тоненькая,
в невыносимо-синем,
и волны, и камни у ног твоих кажутся мне святыми…
Портовые забегаловки и таверны:
липкий пол и хамса с лимоном,
я разменял бы на те минуты всю жизнь, наверное,
лишь бы рядом стоять дураком влюблённым.
Когда мы танцевали на волнорезах,
ты так смотрела,
что душа моя покидала оковы тела
и летела за илистые буйки, видимые грани,
туда, где киты, океаны, другие правила.
Как глазел на тебя таксист и хмельной бариста
(рукава с наколотыми драконами),
ты была ослепительна в закатном и золотистом,
и прохожие замирали — в тебя влюблёнными.
2.
Если вся поэзия не о любви,
то напрасно со;здана!
Напишу о тебе в кипарисовом и прибрежном,
как светили судам,
укрывались лоскутными звёздами,
и нам было нежнее шёлка, "нежнее нежного".
Это у Маяковского славят и коронуют,
у Есенина пожары пылают разные,
а я храню все ласки твои,
все поцелуи
и никому про них не рассказываю.
Теперь они увидят тебя настоящую,
в ярком лете,
где мы смеялись больше, чем говорили,
профиль прямой в ультрафиолете,
и отзовут армады, флотилии, эскадрильи.
От Куросио до Западного течения,
там, где киты и затерянная Австралия,
солнце твоей любви — это исключение,
исключение,
не подтверждающее ни одного правила.
Варфоломей_С
trodagarty84
