(прочитала статью. это краткий конспект, передающий основное содержание)
Статья о непростых, неоднозначных отношениях поэта с Россией. Свои лучшие годы он прожил за границей, десятки лет. Ни одной строчки не напечатал по-русски, кроме стихов. Не любил суровую холодную пасмурную русскую природу. Ненавидел «кнут и чин» в России за то, что с их помощью происходило подавление духовной свободы.
Тютчев любил тепло, солнце море, виноградники, тосковал по старой Европе, ее духовному уюту.
Он не был ни славянофилом, ни западником, его отношение к России глубже и сложнее. Тяга на запад – не самое глубокое, что в нем было. Все-таки человеческая и стихотворная суть его стихов чисто русская. Он любил незримую Россию, которая жила не вовне, а в нем самом. Два раза был он женат на немках, но «последняя любовь» его – русская любовь. «…по-французски он размышляет и острит, по-французски ведет письменную и устную беседу с друзьями, но только в русских стихах изливает душу, потому что душа эта – русская душа».
Не в России он провел свои лучшие годы, не с ней связаны первые радости, печали и утраты… В августе 1846 года, на пути в Овстуг, он писал жене из Москвы: «Я еще не знаю, какое впечатление произведет на меня место моего рождения, покинутое 28 лет тому назад, и по котором я так мало тосковал. Боюсь, что из меланхолических чувств я найду там одну скуку. Ведь ни одно из моих живых воспоминаний не восходит к тому времени, когда я там был последний раз. Моя жизнь началась позже, и все, что предшествовало ее началу, мне столь же чуждо, как канун моего рождения». В сентябре Эрнестина Федоровна получила длинное грустное, несколько растерянное письмо и при нем стихи, кончавшиеся так:

Ах нет! Не здесь, не этот край безлюдный
Был для души моей родимым краем,
Не здесь расцвел, не здесь был величаем
Великий праздник молодости чудной!
Ах, и не в эту землю я сложил
То, чем я жил и чем я дорожил!

Сказанное об Овстуге могло быть сказано и о России.
«Поэзия строится из противоречий; личность может от них погибнуть, но и на высшую ступень своего единства она не взойдет, если их нет. Тютчев жил в мучительной раздвоенности, но в глубине ее он был един, а мукой и борьбой питался его гений.
Однажды, после осенней прогулки на Островах (в 68-м году) он писал жене: «На меня навел меланхолию вид бедных деревьев в опадающей листвой. Они были похожи на чахоточных». Эти деревья содержат в зародыше тот образ России, что был запечатлен 13 августа 1855 года в знаменитом стихотворении, где и в самом деле все угадано и понято, что «тайно светит» в ее убожестве, скудости, в ее смиренной наготе. Образ этот сроднился с тютчевской душой как-то исподволь, должно быть, и для него самого незаметно, не отменяя других, более скептических или более победных, более тревожных или более праздничных.

«О той России, что открылась ему в наибольшей глубине его духовного опыта, он сказал всего меньше, потому что о самом сокровенном вообще говорить не любил. Передают, что он каждый раз мучительно сжимался, когда речь заходила о его стихах, так что под конец с ним никто не решался говорить на эту тему.
И подобно тому как с той же крайней скромностью и почти извинением говорил он всегда о своих стихах, так и Россию предпочитал публично превозносить и частным образом поругивать, а самое тайное, что о ней знал, во всей полноте только раз и как-то само собой у него сказалось, - больше он к этому не возвращался, даже и в стихах продолжал молчать. Впрочем, говорить, рассказывать было и не нужно: достаточно было оставаться тем поэтом, каким он всегда был. Стихи и тайное ведение России несказанным образом были в нем одно. И в сущности, все, что он думал о ней, вся гордость, и тревога, и печаль, все это было ничто рядом с тем , как она дышала в дыхании его стиха, как жила и живет до сих пор в жизни его слова.